Магда ахнула.

— Не может быть! — Эта книга считалась самой ужасной.

— Да! Я, правда, плохо разбираюсь в арабском, но все же могу прочитать название и имя автора. — Он отвел взгляд от Магды и снова посмотрел на Кэмпфера. — И я вполне серьезно считаю, что ответ на ваши вопросы может находиться на страницах этих книг. Я начну работать с ними сегодня же. Но сначала мне нужно увидеть трупы.

— Зачем? — На этот раз заговорил капитан Ворманн. Он успел уже прийти в себя после первого знакомства с работой фон Юнтца.

— Я хотел бы посмотреть на их раны. Возможно, их смерть имеет отношение к каким-нибудь древним ритуалам.

— Мы вас немедленно туда доставим, — согласился майор и вызвал в помощь двух своих подчиненных.

Магде не хотелось идти с ними — ее не прельщала перспектива смотреть на мертвых солдат, но оставаться одной и ждать было еще хуже. Поэтому она взялась за ручки коляски и покатила ее к лестнице, ведущей в подвал. Возле самой лестницы солдаты отстранили ее и, следуя указаниям майора, перенесли профессора вместе с креслом вниз по ступенькам. В подвале было на удивление холодно. Она уже пожалела, что согласилась идти туда.

— А что это за кресты, профессор? — спросил капитан Ворманн, когда они двинулись по коридору. Коляску снова катила Магда. — Что они означают?

— К сожалению, мне это неизвестно. О них нет даже местной легенды, кроме той, что утверждает, будто замок был выстроен одним из Римских Пап. Но пятнадцатый век был кризисом для Ватикана, а замок расположен как раз в таком месте, где всегда была угроза со стороны оттоманских турков. Поэтому такая теория просто смехотворна.

— А сами турки не могли его построить?

Отец покачал головой.

— Невозможно. Это совсем не их архитектурный стиль, а кресты, разумеется, и вообще далеки от турецкой символики, но даже когда встречаются там, то совершенно не такой конфигурации.

— И все-таки, что это за форма крестов?

Казалось, капитана очень интересуют всяческие подробности, связанные с этим замком, поэтому Магда успела ответить раньше, чем это сделал ее отец: проблема крестов была досконально изучена ею за последние несколько лет.

— Этого не знает никто. Мы с папой проштудировали целые тома по истории христианства, Рима, по славянской истории, но нигде не нашли ни одного упоминания о крестах, похожих по форме на эти. Если бы мы сумели обнаружить исторический прецедент, связанный с такой формой креста, то это дало бы возможность выдвинуть гипотезу относительно создателей замка. Но, к сожалению, мы не нашли ничего. Кресты эти настолько же уникальны, как и весь замок сам по себе.

Она могла бы говорить и дальше — это отвлекало ее от мыслей о том, что ей предстоит увидеть в нижнем подвале, но, казалось, капитан не придает большого значения ее словам. Может быть, оттого, что они как раз приблизились к неровной зияющей бреши в стене, но Магда все же подумала, что это происходит лишь потому, что источником информации сейчас является именно она. А кто она, собственно говоря, такая?.. Всего-навсего женщина. Магда вздохнула и замолчала. Ей и раньше приходилось испытывать подобное отношение к себе, и теперь она не могла ошибиться. Немецкие мужчины имели много общего с румынскими. И она еще раз с грустью подумала, что, наверное, все мужчины одинаковы.

— Вот еще какой вопрос... — обратился капитан уже непосредственно к профессору. — Как вы считаете, почему в замке нет птиц?

— Честно говоря, я никогда не замечал их отсутствия.

Магда вспомнила, что за время всех их приездов сюда она тоже не видела на перевале ни одной птицы, но это не казалось ей странным... вплоть до этой минуты.

Осколки камней возле пролома в стене были тщательно собраны в невысокие кучки, и, осторожно провозя отца между ними, она почувствовала сильный сквозняк из отверстия в полу за стеной. Магда достала из кармашка на кресле теплые кожаные перчатки.

— Лучше надень их опять, — сказала она и поднесла профессору раскрытую перчатку, чтобы он легко мог просунуть в нее свою скрюченную руку.

— Но у него уже есть перчатки! — раздраженно заметил Кэмпфер, недовольный тем, что приходится останавливаться.

— Его руки очень чувствительны к холоду, — ответила Магда и протянула отцу вторую перчатку. — Это из-за его болезни.

— А что это за болезнь? — спросил Ворманн.

— Она называется склеродерма. — Магда увидела на их лицах непонимание, чего и следовало ожидать.

Профессор тоже заметил это и заговорил, растирая непослушные пальцы:

— Я и сам впервые услышал о ней, лишь когда мне поставили диагноз. А если уж говорить всю правду, то мои первые два врача так и не смогли окончательно выяснить, что со мной происходит. Я не буду вдаваться в подробности, но замечу, что болезнь действует не только на руки.

— А как все-таки она действует на ваши руки? — не унимался любознательный Ворманн.

— Всякое понижение температуры резко меняет кровообращение в моих пальцах. Короче говоря, на какое-то время кровь в кисти рук не поступает совсем. И мне сказали, что если не принимать своевременных мер, то может развиться гангрена, и тогда я потеряю обе руки. Поэтому круглый год днем и ночью я ношу перчатки, за исключением разве что самых теплых летних дней. Но ночью я их все равно надеваю. — Он оглянулся. — Ну вот, я уже готов.

Магда содрогнулась от холодного сквозняка из подвала.

— Папа, мне кажется, там для тебя будет слишком холодно...

— Да, но мы не собираемся тащить сюда для вас восемь трупов, — оборвал ее Кэмпфер, взмахнул рукой, и два солдата СС снова взялись за кресло с несчастным калекой, подняли его и понесли через пролом в стене. Капитан Ворманн взял с пола керосиновую лампу и зажег ее. Он пошел впереди. Кэмпфер с другой лампой замыкал шествие. Магда вздохнула и нехотя присоединилась к ним. Она шла рядом с отцом и все время боялась, что солдаты поскользнутся на покатых влажных ступеньках и уронят его. Лишь когда кресло опустили на грязный пол нижнего подвала, она слегка успокоилась.

Один из солдат повез профессора в темноту вслед за Ворманном, и вскоре мужчины приблизились к восьми накрытым простынями предметам, лежащим прямо на полу футах в тридцати впереди. Магда не решилась сопровождать их, а осталась у подножия лестницы. Она была уверена, что не сможет вынести этого зрелища.